Деликатный подход - Страница 3

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

– Разоблачайтесь, мадам, – тепло и решительно велел Шульц недрогнувшим голосом.

Железный человек!

Марина весьма непосредственно скинула все лишнее и подошла поближе, с любопытством разглядывая студийное оборудование.

У меня вспотели ладони и уже багровели уши, но Шульц являл миру образец профессионального хладнокровия, лишь изредка правое веко его подрагивало.

Во время просмотра четвертой по счету девушки, Вероники, гибкий стан которой до сих пор является мне в ночных грезах, я понял, что на некоторое время выпал из реальности и унесся помыслами к горизонтальной плоскости предполагаемых событий. Сиречь в мозгу моем зародился сценарий будущего шедевра. Собственно, у кого бы он не зародился с этакой музой перед глазами – даже каменный Шульц страдальчески всхлипнул, когда она особенно небрежно встряхнула головкой и золотые кудряшки водопадом рассыпались по ее обнаженным плечам…

Пятую претендентку не помню. Что-то такое мелькает бледно-розовое в памяти, но не четко.

– Ну, что? – спросил Шульц, когда девушки кончились. – Предлагаю остановиться на Веронике и Леночке.

– А? Да. Конечно, на Веронике, это обязательно. Остановиться. А зачем вторая?

– На всякий случай, – многозначительно произнес запасливый Шульц. – Ты никуда не торопишься?

– Я? Нет, нет, никуда.

– Ну, посидим еще немного.

– Да! Отдохнем, подумаем.

– Конечно…

– О чем-нибудь отвлеченном.

– Вот-вот. Я закурю, пожалуй?

– Конечно, Шульц. Это же твоя студия. Кури, на здоровье.

– Спасибо. Вот так, значит…

– Да уж…

Минут десять мы молча наблюдали за струями сигаретного дыма, витающими по студии. В дымке чудилась волшебная плавность изгибов… Потом мне кое-как удалось расплести ноги и ретироваться.

Ночь я провел в творческом угаре. Мой впечатленный кастингом разум на-гора выдавал сюжетные повороты один краше другого. Сценарий рождался без мук, образы и композиции стояли у меня перед глазами. Личный опыт и сорвавшаяся с поводка фантазия проходили сквозь фильтр помраченного Вероникой сознания и расплескивались по страницам в самых изысканных формах описания изначально несложного процесса соития. Мне чудился аромат масел и благовоний, я горел вдохновением и уснул лишь под утро, полностью исчерпав и выразив себя в трепетных строках.

Наутро оказалось, что трепетных строк вышло многовато. Сценарий тянул на полнометражный двухсерийный фильм, и скрепя сердце я принялся вымарывать предысторию. Купировал диалоги до необходимого минимума издаваемых героями звуков. Затем, размышляя на трезвую голову, сократил момент знакомства и флирт, таким образом сведя сценарий к главному. И остался весьма доволен своей редакторской работой.

Размножив текст, я отправился в доки, по примеру Шульца, искать удачу и актера.

Следует отметить, что наша исследовательская станция довольно велика и служит не только научным целям, но является также пересадочной. Украшение досуга гостей не входит в мои должностные обязанности, но в доках, по причинам несколько нелегального характера, я человек свой. Мелкие радости, вроде неочищенного табака, копченой колбасы, маслин или шоколада, пахнут здесь чарующим определением – контрабанда. Не ахти какое преступление, но именно контрабандные деликатесы кажутся моим постоянным клиентам особенно вкусными.

Проникнув в диспетчерскую, я уговорил дежурного отлучиться на минутку по неотложному делу и при этом не блокировать мне доступ к гостевой базе. Ценой его разгильдяйства стал кусок сыра с голубой плесенью из моей заначки. Дорого, но оно того стоило. Печенкой я чувствовал, что мне повезет!

Раз фильму нужен герой, надо искать героя. А где искать брутальных героев, как не среди истинных сорвиголов.

Такой на станции оказался в единственном экземпляре. Зато какой!

Лейтенант Жан Ферье. Матерый разведчик – дальник, косой парсек в плечах, мастью блондинист, изящен в скулах, бицепс внушителен, взгляд – волчий. А главное – парень, судя по путевому листу, восемь месяцев наслаждался гордым одиночеством на своем скоростном корвете, залетел к нам на пару суток для мелкого ремонта и, как я надеялся, изрядно к настоящему моменту изголодался по невербальному общению.

Выяснив, где Жан остановился, я немедленно отправился к нему, застал на месте и коротко изложил свое предложение, не обращая особого внимания, как мой потенциальный актер багровеет лицом. Увы, с первого раза он понял меня как-то неправильно и замыслил явно недоброе, вплоть до физической расправы.

Оценив масштаб назревающей трагедии, я, тем не менее, не предался позорному бегству, а проявил чудеса изворотливости, рядом с которой коварство Шульца смотрелось бы детским фокусом с отрыванием пальца.

– Жан, дружище… – Я подпустил в голос толику горькой искренности. – Взываю к твоему рассудку и порядочности. Ты имеешь полное право счесть мое предложение оскорбительным, неэтичным и даже паскудным! Но неужели ты не сочувствуешь несчастным детям, по прихоти судьбы и научного подхода к жизни лишенным простого человеческого тепла?

– Сочувствую, – сквозь зубы процедил Жан, не убирая занесенного кулака.

– Так оцени и проникнись мужеством прекрасной женщины, готовой принести себя в жертву ради торжества человеческого естества над расчетливым унылым разумом. Видит Бог! Ей было трудно решиться на такой отчаянный шаг, но чувство долга перед обществом и любовь к людям превысили врожденную скромность и страх сомнений. И я считаю, наша обязанность, и даже священный долг, – облегчить и скрасить ей тяжкое бремя возложенной миссии…